То, что внутри

[area-sodjarrae]

Название: То, что внутри
Автор: Соджар
Персонажи: Сэм, Дин
Рейтинг: G
Жанр: ангст, психология, hurt/comfort, AU
Дисклеймер: права на Винчестеров у Крипке, остальное лично мое




Что делать, если окружающие ждут: ты вот-вот превратишься в чудовище? Легко ли жить, когда то и дело напоминают о проклятой крови демона, текущей по твоим венам? Кем ты станешь, когда вырастешь? Монстром? Маньяком? Человеком?
Не-е, не всё так просто. Особенно, когда твою душу рвут на части, с одной стороны – уверяя, будто с судьбой не поспоришь, и участь твоя – когда-нибудь стать весселем для демона. Может, даже самого главного – Люцифера. А с другой – постоянно одёргивают: ни шагу в сторону.
Парнишка боялся. И не хотел – ни за что и никогда – становиться чудовищем. Тем, на кого охотились его отец и брат.
Но можно ли не задумываться о своём будущем, когда, кажется, от тебя ждут именно этого? Реально ли забыть о проклятии, довлеющим над тобой? О том, что ты – другой, не такой, как обычные люди? Даже не такой, как чокнутые охотники. Вообще – выродок.
Он пытался доказать своё, докричаться. Бесполезно. Его либо не слушали, либо попросту обрывали.
Уйти было некуда. Не к кому. Да и вряд ли кто согласился бы по доброй воле приютить у себя опасную тварь, которой паренёк должен был стать в скором времени… В общем, он и не желал подвергать кого-то такой опасности.
И, чтобы остаться собой, мальчишка научился врать. Дескать, всё хорошо. Он слушается. И делает то, о чём говорят.
На самом деле ничего хорошего не было. И страх никуда не девался. Пожирал живьём. И засевшее внутри зло жаждало причинить вред. Не только ему, но и окружающим.
Приходилось возводить всё более прочные и высокие преграды. Пока однажды мальчишка не почувствовал, что разделился надвое: часть всё ещё оставалась человеком, а часть – меньшая, но сильная – превратилась в… непонятно, во что. Вроде бы имела тот же облик – людской. Только тёмная кожа да горящие глаза выдавали в нём монстра.
Парнишка боялся заснуть. Поскольку то, что сидело внутри, пыталось вырваться. Стучало под рёбрами, лезло в мозг, выло так, что голова начинала раскалываться от боли. А иногда вдруг показывало картинки: пожары, убийства, смерть. И парень, уже повзрослевший, чему-то холодно улыбаясь, держит в руке пурпурную розу. А с цветка, точно лепестки, опадают крупные капли крови.
Временами чудилось, будто из зеркала – да любого стекла – на него таращатся огненные глаза, а кожа покрывается чёрными пятнами. Но стоило мигнуть – и виденье пропадало. Правда, к сожалению, ненадолго.
Стискивая зубы до хруста, прикусывая губы и язык (ни звука, ни стона), он учился сражаться. Казалось – с другими монстрами, а на самом деле – с собой. Вернее – той сущностью, которая тоже была им. Той, которую он желал выбросить из себя и в то же время – не выпустить на свободу.
«Мне тесно! Откройся!»
И когтистая лапа тянулась к сердцу, вновь и вновь стараясь сломать клетку – из рёбер, из тела, из упрямства и силы воли.
«Нет!»
«Я тебя уничтожу!» - рычало и бесновалось нечто, ковыряясь во внутренностях.
Его рвало кровью. Но, замирая на мгновение и прислоняясь лбом к холодному фаянсу, он хрипел:
«Ага, давай. И сам сдохнешь, сволочь!»
- Что с тобой? – волновался брат, не зная, чем можно помочь в подобной ситуации.
- Отравился, наверное, - бормотал он.
Пусть даже старший чувствовал: лжёт. Да только что тут поделать?
А врачи недоумевающе разводили руками. Ведь вполне здоровый подросток. Только тощий до безобразия – кожа да кости – и бледный, как смерть, с запавшими скулами и явными тёмными кругами под усталыми глазами.
- Есть надо побольше, - такой был совет. – И спать.
Господи! Да его от одного слова «еда» выворачивало наизнанку, а кишки будто узлом связывало. Он хлебал только воду.
Но после того, как на одной из охот брата едва не убили (нет, выстрел всё ж таки достиг цели. Но там, где важно каждую секунду быть начеку, промедление и колебания сродни предательству) – по его вине (руки дрожали, у чётких изображений внезапно исчезала резкость, и мальчишка терял ориентацию в пространстве), пришлось призадуматься. Так дальше продолжаться не могло.
Хроническая бессонница (спать вполглаза и урывками – значит, не спать вообще), длительная голодовка потихоньку сводили на нет все его усилия держаться выбранной тактики. Но и подвести брата снова – никак нельзя.
«Боишься встретиться с собой лицом к лицу? – поинтересовалось то, что сидело внутри. – Заглянуть в себя? Признать, что я – это тоже ты?»
«Ты – не я.»
«А кто?»
«Ты – это ты.»
«Клиника, - констатировало нечто. – В психушку пора… Посмотри хоть разок себе прямо в глаза, иначе я сочту тебя трусом.»
«Меня?»
«А кого же? – удивился внутренний, никому, кроме самого парнишки, неслышимый голос. – Ты ведь делаешь всё, что угодно, лишь бы не признать правду.»
Было очень странно ощущать: тварь прекратила терзать тело и почему-то решила перейти к разговорам. Так, словно сама утомилась от бесплодных попыток разорвать путы, выбраться, завладеть разумом и чувствами.
Но, может, и впрямь наступил такой момент?
«Ладно.»
Со стороны казалось: мальчишка разглядывает ночное небо. На самом деле, впившись в подоконник так, что побелели костяшки пальцев, он всматривался в чужое – и всё же такое знакомое лицо.
Чёрная кожа словно выцвела, побледнела, стала серой. Блеск ярких глаз притух, будто подёрнулся пеплом. Уголки тонких губ опущены.
«Ну как? Большой разницы нет?» - осведомился тёмный двойник.
Но ведь точно: особой разницы не наблюдалось. Только вот мальчишка предпочёл не отвечать, насторожённо ожидая продолжения.
Отражение качнуло головой.
«Я устал до чёртиков. В той щели, куда ты меня загнал, не то, что повернуться, даже дышать нечем… Собирался меня прикончить? Валяй! Только призадумайся сперва: а что впоследствии появится на месте ампутированного куска твоей же собственной сущности?»
«Считаешь, возможны варианты?»
Хорошо или плохо, когда засевшая внутри злобная нечисть от пыток внезапно переходит к задушевным беседам? Это признание поражения или уловка, дабы отвлечь внимание?
Но, вероятно, в любом случае – стоит выслушать, не теряя бдительности. Несколько минут относительного покоя всяко лучше непрекращающейся войны.
«Разумеется. Первое: вместе сдохнем. Второе: вместе выживем. Мне нужно больше свободы. Взамен обещаю, если поверишь, не доставать, а даже наоборот – помочь при случае. Вдвоём мы будем только сильнее.»
«И при этом ты станешь контролировать мои поступки и мысли? Спасибо большое, я уж как-нибудь так, сам по себе.»
«Сам по себе долго не протянешь, ты же это понимаешь… А тотальный контроль? Так зачем мне? Мы оба отлично знаем, что ты всегда и во всём поступал так, как считал нужным. Я хочу просто жить. Впрочем, в точности, как и ты, думаю.»
«После того, как ты мне тут устроил вот эту развлекуху?! И теперь считаешь, я поверю, будто тебе нужно «просто жить»?»
«А ты мне давал хоть шанс остаться собой? Хоть единственный раз не пытался уничтожить? И что, надо было сидеть, сложив лапки?»
Стоп-стоп! Получается: вся битва шла только из-за того, что он верил окружающим, не доверяя, не прислушиваясь к себе? И тот, кто казался врагом, на самом деле был… ну, не другом, конечно. Это вряд ли. Но, по крайней мере, чем-то нейтральным.
Ты же ведь тоже сражался, когда тебя старались сломать, подчинить. Помнишь? Так стоит ли отказывать в этом другому?
Выходит, они дрались с завязанными глазами? Размахивали оружием, нанося жестокие раны, хотя можно было давно остановиться, задуматься, перекинуться парой-тройкой фраз. Понять – и, вполне вероятно, принять друг друга.
А вдруг ещё не слишком поздно? Вдруг и впрямь существует шанс переиграть всё заново, начать сначала?
«Сумеем ли мы ужиться после того, что сотворили?»
«Не знаю. Но ведь можно же попробовать… Рискнёшь?»
Мальчишка смотрел в горящие надеждой глаза и не видел в них лжи. А ещё отчётливо понимал: что бы ни случилось после, сейчас он верит своему отражению. Тому, кто делил с ним тело. Тому, кто по воле случая превратился в пламя, на котором закалялся острый, гибкий и прочный клинок характера.
«Да.»
И годами возводимые крепостные стены рухнули в одно мгновение, сметённые обоюдным желанием узнать соседа поближе.
И горящие глаза вспыхнули недоверчивым изумлением… радостью. И рот, приоткрывшись, сделал глубокий вдох. И губы дрогнули в неуверенной улыбке.
И пропала та тяжесть, которая давила на сердце всё это время, мешая жить.
А потом тёмное отражение исчезло. А по венам пробежал холодок, оставляя за собой след из мурашек по коже…
Мальчишка отчаянно зевнул, ещё не зная точно, к добру или к худу приведёт совершённый им поступок. Зато в полной уверенности в том, что наконец-то поступил так, как и следовало.